Миллениум

«тему избитую»

вновь избивали –

дым содрогался от злых голосов...

Громко

кричали о пидарасах,

пьяно смеясь над каким-то Серёжей...

«Пидоры

все!» И я соглашался,

не признаваясь им, что я тоже...

«Все!»

(кроме этих, тесно сидящих

вечером поздним под Санкт-Петербургом?), –

нервно кричал

возбудившийся мальчик...

А за окном куролесила вьюга...

Я думал

о них... о себе... и о многих,

живущих и живших под вечной Луной...

и что

у монтёра стройные ноги...

и что он такой же, как я, голубой...

и что

его тёмная ненависть – это

неясное чувство, что он за бортом...

Звенели стаканы