Продай Наташку!

Поймал ты её, в "штаб" притащил, к кровати за руки-за ноги привязал... А там уже её дело во всю глотку вопить: "честное слово, пароль – триста семнадцать!!!", а твое – трусики ей спустить, платье задрать, и сиди, лапай вовсю, будто так и надо: "не верю, а ну-ка настоящий пароль скажи". Красота!

Но нет, так нет. Придумал я за пару дней во всех подробностях хитрокрученый план. Мне самому этот план страшно понравился: был он похож не то на танго, не то на "кошки-мышки".

Я ведь к тому времени уже просек самую главную фишку в дрессировке малышек: с ними можно сделать все, что угодно, если оставлять им воздух. То есть, не прессовать их беспрерывно, требуя абсолютного послушания, как это Мишка делал.

Он умудрялся даже к лежащей у него на коленях голышке в "колобке" прикопаться, будто она себя плохо ведет, и за это еще раз наказать. Хотя сам колобок – наказание, и как она себя при всем желании может в нем плохо вести, если в колобке даже не дрыгнешься?

Только головой вертеть, да кулачки сжимать – а так лежи и терпи, пока с тобой, как с куклой, развлекаются. Даже ножки и бока от зверской щекотки ни на сантиметр не отодвинуть. Даже попкой не вильнуть, когда тебя шлепают.

Даже письку не прикрыть, когда пацан тебя стыдить начинает - чтоб посмотреть, как ты стесняешься смешно: "ай-яй-яй, как же тебе не стыдно! такая большая девочка, а лежит у мальчишки на ручках, вся голенькая-голенькая. А кто это у нас тут свою письку перед мальчишкой выставил? А что за бесстыдница тут у нас голой попочкой светит?.. ". Пока не покраснеешь вареным раком, не разревешься от позора и беспомощности – хотя пять минут назад тебе казалось, что ты давным-давно привыкла голышом бегать. Вот тут-то тебя и начинают лапать. С чувством, с толком, с расстановкой.

И этот стыд, что на тебя накатил, не проходит, а накрывает с головой. Потому как ты в это время должна громко и с выражением комментировать, что с тобой пацан делает, просить еще, и маленькую дочку изображать: "папочка меня в попку пальцем трахает! Папочка, любимый, я всегда-всегда тебя слушаться буду! А теперь карандашом! Папочка мне клитор щекочет! Папочка... ай!.. папочка меня шлепнул... Папочка, прости меня, засранку!". Еще и ко второму мальчишке отнесут, все твои стыдные местечки ему под нос сунут, каждую складочку не спеша развернут, все твои сокровища обсудят – а ты все вопишь: "папочки, я буду слушаться всегда-всегда-всегда! Папочки, я маленькая и глупенькая, если меня не воспитывать – так дурочкой и вырас... ой-ой-ой, спасибо, папочки, что шлепаете! Папочки, я вас люблю!" И стыдно тебе – хоть вешайся. А пацанам того и надо: когда ты стесняешься – им в сто раз забавней.

Или возьмет мальчишка перышко. Сначала тебя всю-всю так им прощекочет, что чуть сознание не теряешь и не то что говорить, а и ржать уже не можешь – игогокаешь только и хрюкаешь поросенком. Забываешь, где ты, кто ты и что с тобой делают. В себя приходишь только в те моменты, когда тебя щекотать перестают. По попке тебя пацан похлопает, переложит по другому - чтобы ни сантиметра твоей кожи перышко не пропустило. И опять ты уплываешь в какой-то туман... Начал-то он с самых щекотальных твоих местечек, а сейчас ты уже так надергалась, что куда бы перышко не добралось – терпеть невозможно, на куски разрывает от страшной щекотки. А теперь кверху попочкой. А еще через вечность - на левый бочок. А теперь тебе ножки задрали. А теперь посадили и занялись шейкой...

Наконец-то везде прошлось перышко. Ты уже дышать можешь. А может, и жить.На спинку уложит мальчишка тебя, губки писькины раздвинет (хотя в колобке они и так разъезжаются), перышком их изнутри прогладит, вокруг дырочки пройдется. По уретре покрутит, а несколько ворсинок в саму уретру попадут и внутри елозят. И щекотно тебе, и щиплет немножко, а главное - писать сразу хочется страшно.

Мальчишка тебе губки все держит раскрытыми, а свободным пальцем промежность поласкает, и начнет им по очереди обе дырочки твои поглаживать. И от этого всего у тебя глаза на лоб, и каким чудом ты все еще не описалась – сама не понимаешь. И ты уже мозгами едешь и как тебя зовут, не помнишь. Только две мысли в голове: писать нельзя - еще хуже будет, и проситься тоже нельзя – попробуй вякни, перышко на бок тебе переедет, тогда точно Бахчисарайский фонтан покажешь. И только когда ты совсем одуреешь, перышко поднимается повыше и начинает клитор легонько поглаживать . Чуть касаясь. Так, что ты сама не разберешь, то ли приятно тебе это до чертиков, то ли щекотно до невозможности.

А мальчишка подождет, пока ты его понимать в состоянии будешь, и задумчиво так: "дааа... сколько тебя ни воспитываем, а толку мало. Один только способ остался: позову-ка я сейчас одноклассников твоих. Пусть они на тебя посмотрят и придумают, как из тебя хорошую девочку сделать". Понимаешь ты умом, что он смеется, да и не первыйраз тебя этим пугают. Но все равно вдруг представишь, как вживую: сидят тут рядом все пацаны из твоего класса, ты в "колобке" своем раскоряченная с одних колен на другие перекочевываешь, и каждый с тобой что-то новое изобретает... Сквозь землю провалиться готова, от стыда как кипятком обдаст, если бы могла только, порвала бы ленты, сжала коленки, руками закрылась, под кровать бы уползла. И начинается у тебя от ужаса пережитого – что чуть не описалась, от фантазий этих да от перышка на клиторе, самая настоящая истерика...

В общем, я про то, что самый кайф в колобке – от того что голышка в нем не может ничего. И от того, что сама это все время чувствует. Так на кой даже в колобке на нее наезжать? Нет, если описалась – ясно, а так – свинство это.

И Мишка еще удивлялся, почему меня наши девчонки лучше слушаются! Сколько я ему объяснял: "дурень, а зачем ей тебя слушаться, если она по любому огребет по полной программе? Ты же им ни минуты передышки не даешь. И еще спрашиваешь, почему они ко мне липнут, а тебя как огня боятся". Так он и не понял.

А я от них добивался в сто раз больше мишкиного, потому что просек: у голышек всегда должна оставаться иллюзия свободы. Хоть какой-то. Нажал на нее, если отбрыкивается – отступил. Пусть поймет и почувствует, что она тебя победила. Через пять минут можешь ее жестко дрессировать, пока тот самый номер не покажет, что ты с самого начала требовал. В результате она все сделает по-твоему. Но это чувство победы у нее останется: иллюзия, будто не только ты, а и она что-то решает.

Так я и с Наташкой решил: приручать ее буду как в танго – то прижимая к себе, то отпуская на вытянутую руку. Наступая и отступая. Тогда все пройдет как по маслу.

Прорепетировал с девчонками как следует. Мишке его роль объяснил. И понеслось...

В пятницу вечером Ленка с Иркой пошли к Наташкиным родителям просить, чтоб ту с ними отпустили. Наврали, будто это Иркина дача. И про нас с Мишкой ни гу-гу, понятно. Мол, втроем поедут.

Согласились Наташкины предки без проблем: они поддавали крепко и только рады были, что пару дней можно будет отвязаться на полную.

Ленка задрала перед Наташкой сарафан: "видишь? И ты тоже купальник одень, на речку пойдем". Это была важная деталь моего злоехидного плана: важно было, чтобы Наташка не просто взяла с собой купальник, а именно приехала в нем. Зачем? Чтобы переодеться ей не во что было, чего неясного?

Раз и Ирка, и Ленка были в купальниках, то и Наташка на себя натянула, ни о чем не думая.

И мы поехали. Ленка с Иркой поеживались: всю неделю мы их ни за что не наказывали – откладывали на потом. Хотя Ирка за это время на репетиции у Мишки раскокала любимую вазу его мамы, а Ленка пока отработала своей поездкой в Африку только одну тройку из двух. Не говоря о мелочах. Обе чувствовали, что их ждет какое-то большое приключение.

Первым делом сходили на речку. Кроме нас, там сейчас никого не было. И днем-то на эту узенькую полоску песка между речкой и обрывистым глинистым берегом в километре от нашей дачи заглядывала разве что немногочисленная местная детвора из соседней деревни. В трех километрах ниже по реке был престижный дачный кооператив, настоящий благоустроенный пляж - и народ из крошечного дачного поселка, где и Мишкины предки купили участок, ходил в основном туда.

Вернулись на дачу уже в темноте. Пока приготовили ужин, пока поели – уже и спать пора. "Я твоей маме пообещал, что вовремя вас всех уложу" – Ленке говорю. Но, как и было задумано, девчонки стали канючить, что хотят еще разок искупаться. И я вроде бы неохотно уступил...

Мы с Мишкой в воду не лезли, смотрели с берега, как Ирка и Ленка бултыхаются в речке. Наташка купаться сначала не захотела. Но этот вариант мы тоже отрепетировали: наши девчонки силой затащили Наташку в воду, и через минуту она уже ржала и плескалась вместе с ними.

Когда шли обратно на дачу, я здорово волновался: начиналась фаза активных действий. Сейчас все решится...