И снова Золушка

- Вы что, хотите сказать, что...
- Что здесь произошла встреча братьев по разуму! Искусственному! То бишь сетевому! За это надо выпить!
- Прямо сейчас? Не поперхнетесь?
- А вы что, мерзавчик коньячка припрятали в лифчике?
- У меня нет ни мерзавчика, ни лифчика... ("Боже, что я несу?")
___________________
*Челкаш - персонаж одноименного рассказа Горького. - прим. авт.
Он не отлипал от Катьки: по окончанию тура утащил ее танцевать снова, потом снова, снова и снова... Ее щеки раскраснелись, как у матрешки. Штраус сменялся Чайковским, Чайковский Прокофьевым, Прокофьев "Амурскими волнами", "Волны" - снова Штраусом... Вокруг слышалось:
- Ё-моё!..
- Очень приятно, капец просто!..
- Как изысканно, бляха-муха!..
- Такой бал, я ваще фигею!
- Глянь, как на Катьку нашу похожа! - донесся откуда-то Марькин голос. - Только эта красапета, а Катька наша...
- Ну уж прям красапета! Она кавайная, но с такими сиськами дома надо сидеть...
- Внимание! Для прекрасных участниц бала – цветы от господина Вьюнкова, президента фирмы «Травиата». «Травиата» – это спокойствие вашего желудка!..
- Я обожаю Чайковского, и еще Лепса! Когда они звучат, я вся такая охваченная...
Голоса, музыка, сверкающие люстры, наряды, лица, прически слились в пестрый бездонный сумбур, гудевший в голове.
- ...Слушай!.. А давай слиняем отсюда нахрен! А? Идем в белые ночи! К набережной! - сказал Хозя, когда они, усталые, опьяневшие, стояли за фуршетным столом и жевали, что попало под руку.
Катька уже успела пообщаться с жюри, забросать их шпильками остроумия, которые сыпались из нее неуправляемым потоком, и выдуть два фужера шампанского. Вино пилось легко, как спрайт, и зеленые Катькины глаза горели сумасшедшинкой.
- Давай! Но ты же тут вроде как на работе?
- Вроде как. Да плевал я!.. Пошли. Давай, Адель-Канитель, не бойся, ты со мной... - он вывел Катьку из-за стола, не глядя ни на кого, и потащил ее к выходу.
***
Улица оглушила густой, бархатной прохладой. Ливень кончился, и воздух налился свежестью, уходящей в перламутровое небо белой ночи.
Его чистота и влага скрутила мозг, и Катька заорала: - Ааааааа! Иииии! - и засмеялась, глядя вытаращенными глазами на Хозю.
- Ыыыыыыы! - передразнил он ее, и они рванули к Фонтанке, разбрызгивая лужи.
Все вокруг было мокрым, умытым, набухшим, как губка, везде была вода - на мостовой, и в воздухе, и на деревьях, окатывающих пахучим душем Катьку с Хозей. Фонтанка накрылась пеленой тумана, как газовой шалью. Дымчатый, туманный свет белой ночи окутал набережные и весь город, застывший и вымерший после ливня, и по улицам разлилась густая тишина...
- Ыыыыыыы! Э-э-э-э-эй! Огогогооооо! - рвали ее криками беглецы. - Миииаау! Ррргав-гав-гав! - дурачились они, и им откликались далекие собаки из невидимых дворов, ушедших в туман.
- Ааааааа! - стонала Катька. - Я вся мокрая! Я как в ванной...
- А я? Я вообще как Ипполит под душем!.. - подпевал ей Хозя. – «Потрите мне спинку, пожалста...» А давай обувь нафиг?
- Давай! - Катька взвизгнула и разулась, плюхнув босые ноги в лужу. - Ааааа... ух! Я босая, а ты? - рычала она на Хозю, и тот распаковывался от носков и туфель, говоря - Прошу временно меня не нюхать, - затем подкатал брюки и сделал два пробных шага. - Не влезают, заразы, - бормотал он, пытаясь распихать обе пары по карманам, - твои влезли, а мои пусть нахрен идут!
Он связал их шнурками и зашвырнул на ветку.
- Достанешь потом? - спросила Катька.
- Не знаю... Вперед! - Хозя галантно оттопырил локоть, приглашая Катьку, и они чинно зашлепали по лужам набережной. Дефиле продолжалось недолго: взвизгнув, Катька толкнула Хозю и побежала от него, вздымая фонтаны брызг.
- Ааааа! - кричал он, догоняя ее. - Теперь я понял, почему Фонтанка! Потому что тут бегают... такие дикие, босые, мокрые зверюги.. как ты... - задыхался он, поймав Катьку за талию. - Смотри, мост! Давай прыгнем?! - и он картинно задрал ногу над перилами. Катька завопила. - Ага, ага, поверила? Страаааашно?
- Ты негодяй! - колотила его в бок Катька. - Ты уголовник. Вон твоя академия - показала она на улицу Росси, - я запру тебя там, будешь у своего станка фуэте крутить... Станцуй мне чего-нибудь! - хлопнула она в ладоши, как раджа, и Хозя изогнулся в чертячьем па.
- Одному скучно! - подтанцовывал он. - Рррразрэшыте пррыгласить...
- ...вас на тур вальса! - закончила за него Катька. - Рррразрешаю! Кто будет оркестром?
- Хозиреней Второй, король Фонтанки! Пум-пурум-пум-пум! - надув губы, Хозя запел Штрауса, и они с Катькой принялись кружиться на мосту, приближаясь кругами к улице Росси.
Вдруг пошел дождь. Минута - и он перерос в ливень, бьющий косыми струями по лужам, по туману и по Катьке с Хозей.
- Огого!..
- Это подводный вальс... Аааа! Ты что делаешь? - Хозя вдруг ловко подхватил ее на руки и понес по улице Росси к театру. Ливень усиливался; в узкой улице, замкнутой длинными стенами домов, он гремел, как в пещере, и Катька истошно вопила:
- Ааааааааа! Мамочкиииии! Я захлебнууууусь! - и смеялась звонко, как дождь, бивший в жестяные крыши. По лицу ее текли цветные ручейки макияжа, прическа растрепалась и свесилась мокрой сосулькой вниз. Хозя бежал с ней вприпрыжку, не чувствуя веса. Выбежав к Екатерининскому скверу, окутанному перламутровой пеленой, как и весь город, он вдруг нагнулся к Катьке и ткнулся носом ей в щеку.
- У тебя тушь потекла, - сказал он и лизнул цветной ручеек на щеке. - Горькая! Может, тут слаще? - он лизнул другую щеку, спустился ниже и стал жалить кончиком языка Катькины губы. - Горькая, горькая, горькая! - шептал он, опуская Катьку на ноги и раскрывая ей рот, как створки раковины.
- Сам ты Горький! Челкаш!.. - Катька закрыла глаза, и он прильнул к ее губам.
Ливень не прекращался, и оглушительный его звон гудел в голове, как колокол. Катька задыхалась от поцелуя, первого в ее жизни, и от воды, бившей наотмашь в нос и в глаза...
- Вот, - сказал Хозя, когда оторвался от нее. - Ну? - спросил он, обнимая ее. Катька молчала, глядя на него дикими влажными глазами.
Они стояли в закутке сквера, отгороженные от мира деревьями, фонарями и ливнем. Где-то рядом был вымерший Невский.
- Какая ты мокрая, - шепнул ей Хозя... и вдруг задрал ее платье кверху. Катька вскрикнула, но не шевельнулась.
- Ой, ты же... Ты же совсем... - шептал удивленный Хозя, оголив ее на две трети и трогая ей голый пушистый пах. - Ну, ну... - просительно понукал ее он, задирая ей руки - и наконец стащил с нее платье, мокрое и тяжелое, как жесть.
По голому телу Катьки бежали ручейки ливня. - Адель... Ты ведь Адель? У тебя такое имя... нежное, как ты... как твое тело, - шептал Хозя, слизывая капли с Катькиной кожи.