Гамбит Стаховского

— Только без истерик, дорогая, на нас смотрят.

— Отвечай, или закричу, — хватаю его за рукав, Эдмунд глазами провожает мои пальцы, давая понять, что ему не нравится образовавшаяся морщинка на костюме, — это ты испортил тормоза той ночью, когда я была у него?

— Нет, — взгляд нацелен в небо.

— Врешь.

— Обманываю, — открывает дверь салона и помогает мне сесть.

— Ты — чудовище, Стаховский.

— Я просто не люблю, когда мою жену трахает тот, кому я не могу доверять.

Целует руку, затянутую черной перчаткой, и наслаждается собой.

— А вы были так заняты, что мне ничего не стоило даже дом поджечь. Вы бы и этого не заметили. И не смотри на меня так. Развод все равно не получишь.

— Да почему?

— Да потому, что мне не нужна провоцирующая запись в анкете. Это раз. И мне нравится, когда рядом со мной именно ты. Это два. Раз и два дают три: если я перестал тебя трахать, это не значит, что любой другой имеет на это право. Надеюсь, я доступно объяснил? Плавно трогает «Мерседес» с места. Лишние эмоции вредят работе. Смотрю на словно высеченный скульптором профиль; бровь уголком; сигарета в левой руке. Что ж ты творишь, полковник? Ведь я любила тебя. А ты наблюдал в окно за тем, как меня насилует малолетний псих. Пусть даже я сама виновата, но я — то, что ты сделал сам. Это ты заставил каждую клетку моего тела петь под твоими ласками, подчинил мою душу, приказав ей всякий раз падатьв пропасть от одного звука твоего голоса. И лишил меня этого в один миг без надежды на возврат. Отдал все другой. А что еще мне оставалось делать? Я всегда была слабой трусливой дурой.

Скажи, а ты улыбался тогда так же, как сейчас? Чуть растягивая губы, проводя по ним кончиком языка? Тебе понравилось то, что ты увидел, офицер ФСБ?

Ни одного из этих яростных слов я, конечно, никогда не скажу вслух. Потому что я — трусиха.

Дома снимаю черное платье, распускаю уставшие от шпилек волосы. Эдмунд подходит сзади с бокалами, протягивает один через плечо.

— Кстати, дорогая, я, кажется, говорил тебе, что Краенко возвращается из Дагестана через месяц. Давай, устроим в его честь вечеринку. Помнится, раньше ты всегда любила мужчин с оружием.

На журнальном столике лежит фотография, которой не было утром. Эд скрывается в своей комнате, и я понимаю, что он опять собирается к ней: своей молодой пассии. Смотрю на фото, где веселый чумазый майор в камуфляже сидит на корточках, опираясь на АКМ, и улыбается в объектив. Краенко, значит. Ну, что ж, Эдмунд Стаховский, я принимаю твои правила игры. Принимаю, и смутно вспоминаю, что некий Михаил Краенко не сводил взгляда с моей обнаженной спины, затянутой в белое платье. Значит, месяц. У меня достаточно времени на то, чтобы залечить раны. Только тебе придется раскошелиться, полковник. Уж извини.

Майор прибывает на вечеринку прямо с поезда. Он пропах порохом, и тем неуловимым мужским ароматом, что всегда выдает мужчин, чьи пальцы больше привыкли к затвору, чем к женской груди. Сверкаю голой спиной, электрический свет выгодно играет на загоревшей под искусственным солнцем коже. Следы безумной любви «золотого мальчика» — в прошлой жизни. Я громко смеюсь, Эд слишком усердно подливает мне шампанское, улыбаясь каждому слову. Он доволен своей женой.

— Вы обворожительны, — Краенко кружит меня в танце, изредка прикасаясь к лопаткам нервными пальцами. Краем глаза замечаю, как муж салютует нам бокалом и отвлекается на ничего не значащий разговор. Понимаю, что это — «зеленый свет», он дает мне право первой начать маневр. Интересно, а Краенко в курсе того, что за туз в рукаве моего супруга? Вряд ли, ведь Эдмунда всегда привлекали тщательно просчитанные неожиданности. Они будоражили ему кровь.

— Кажется, самое время перейти на «ты», — поднимаю взгляд и вижу, как вспыхивают дьявольским светом зеленые глаза. Он отменно привлекателен, этот русоволосый майор, и терять мне нечего. Я уже сделала первый ход фигурой по имени Стас. Между мной и мужчиной, чьи руки сейчас трепетно обводят вырез на спине, едва сдерживаясь на границах запретного, только два слоя ткани: мое тонкое платье и его камуфляж. (Порно рассказы) Чувствую, что он слишком долго пробыл в Дагестане, чтобы вот так безнаказанно танцевать с практически обнаженной женщиной, и предлагаю ему выпить. Майор ведет меня к столу, снимая взглядом всю одежду, которой и так почти нет. Кусок белого шелка и маленький треугольник под ним. Смешно. Расчетливо задеваю его бедром там, где клокочет и просит выхода страсть. Чувствую, как вздрагивает крупное накачанное тело.

— Дорогая, я провожу гостей, — Эдмунд пристально смотрит на меня, я на него, — а потом проветрюсь. Кажется, немного перебрал. Лара, задержи, пожалуйста, этого защитника Отечества до моего прихода. Хочу поздравить его без свидетелей. Миша, подожди меня пару часиков. Моя супруга постарается тебя развлечь, чтобы ты не заскучал.

Эдмунд вкладывает в последнюю фразу максимально прозрачный смысл. Понимаю и принимаю. Кажется, я разгадала твою уловку, полковник.

Михаил отставляет бокал; вижу, что нам двоим тесно в огромной комнате, и первая касаюсь его шеи. Он привлекает меня к себе, резко выдохнув. Без лишних слов спускает до локтей бретельки платья и зарывается лицом между грудей. Порхаю руками в пахнущих войной волосах. Выпиваю с его лба просоленный военным солнцем пот. Поднимаю за виски, где бешено бьется жилка, русую голову, трогаю языком ресницы, упавшие на глаза. Не смотри, не надо. Он медленно поднимает край платья, оттягивает тонкую резинку, пробует пальцем едва выступившую влагу, слизывает ее, не открывая глаз. Сама подставляю ему губы, целует тихо, едва прикасаясь.

— Извини, — почему он шепчет так, что сердце ухает в пятки, — целоваться больно. Губы потрескались.

Понимаю, что майор начинает нравиться именно такой: с пороховыми брызгами на пальцах, с въевшейся под кожу дагестанской пылью. Разворачивает меня спиной к себе, прижимаюсь к нему всем телом, слышу в шею глухие стоны.